Отчет о лыжном походе второй категории сложности группы туристов МГТУ им. Баумана под руководством Д.В. Свиридова. Кандалакша. 27 января – 6 февраля 2003 года.

Пролог.

Я, Катя Белякова, хочу поделиться своими впечатлениями и воспоминаниями о походе 2-ой к.с. по Кандалакше. Прошу всех, читающих этот отчет, снисходительно отнестись к его автору. Прошу простить все огрехи и неточности. Также прошу высказывать все свои мысли и пожелания вслух. Можно даже в письменной форме.

Введение.

Начиналось все банально и примитивно. Как каждый год осенью это бывает, собралась кучка людей, которые захотели узнать, что же такое лыжный туризм. Эта кучка весь семестр учила теорию по этому вопросу, а потом сдавала зачет М. В. Расторгуеву. В общем, все как обычно. Вот только команда, набиравшаяся из членов лыжной школы и собиравшаяся в конечном итоге пойти в поход со Свиридовым Димой, пугала сначала своей численностью, а затем своим составом. Численность сократить удалось, но вот с составом дела обстояли хуже. Дело в том, что пойти собиралось 6 девушек и всего 4 парня. Ситуация, прямо скажем, не веселая, а очень веселая. Примерно за неделю до отъезда одна девушка, Аня Панкова, решила променять поход на поездку домой, в Сибирь. Понять ее можно. Нас, девушек, стало 5 на 4 парня. Все вздохнули легче… Гораздо легче.

Ожидался и мой вылет из команды, так как я, разгильдяйка, во время семестра не занималась сопроматом. Экзамен 21-го января я пропустила по причине недопущенности к нему, что крайне огорчало. Четыре дня подряд меня трясло при одном слове сопромат. Я усиленно к нему готовилась, двое суток не спала и за день до нашего отъезда все-таки сдала его по ГОСТу, то есть на 3, чему была несказанно рада.

Подходили к концу сборы, набирала обороты предпоходная лихорадка. Все носились по магазинам, скупая все, что числилось в списке доверенных ему продуктов, пугая продавцов размерами той или иной покупки или точным количеством граммов того или иного продукта. Например, когда я пришла на рынок и попросила 3240 грамм риса, на меня посмотрели, как на умалишенную и спросили: А нельзя ли покруглее?. На что я ответила: Хорошо, давайте 250 грамм. А что? По-моему, обе цифры с нулем на конце. Но мне согласились насыпать только 3 с половиной килограмм.

25 января.

В субботу утром, в день отъезда, когда все нормальные люди еще сонно завтракают и приходят в себя после трудовой недели, наши сборы перешли в стадию упаковки неупакованного, закупки еще не купленного, готовки еды в поезд и доделывания всего недоделанного. И тут, среди всего этого кавардака, раздался телефонный звонок. Мне звонил наш завхоз, Оля Липгарт, чтобы обрадовать: Катя, а ты знаешь, что нас уже 8? Моя реакция: Кто? Ответ: Юра.

Минут пять я пыталась прийти в себя… Находясь в состоянии шока, я долго не могла ничего выговорить. Не была я готова к такому удару. Да и никто не был готов. Нас осталось 5 на 3. Первое, что представилось: какая-нибудь газета, на первой полосе которой заголовок Их было только трое или Команда самоубийц ушла на подвиги в тундры Кандалакши и обязательно траурная ленточка. Ну, у меня должность такая в команде: заведующий по панике. Вот и лезут в голову первым делом мысли типа Мы все сдохнем или Не жди меня мама, хорошего сына. Пришлось, конечно, смириться с такой огромной по масштабам потерей, как Юра Пустовой.

Чуть позже мне надо было встретиться с ним, чтобы забрать у него пилу. Я спросила, почему же он нас бросил. С виноватой улыбкой он поведал мне о страшных трех хвостах, от которых можно было избавиться только на хвостовой сессии.

Весь остаток дня как я, так, я думаю, и другие, занимались впихиванием всего, что должно было пригодиться во время похода, в рюкзак. Проще говоря, игрой в тетрис и архивацией не архивируемого. Второй раз в жизни мне понадобился весь объем моего наездника, хотя я не согласна с истиной, что девушка занимает весь предоставленный объем рюкзака. Уже в поезде он (в смысле рюкзак) порядочно усох.

Встреча команд (не одни мы собрались на север: с нами в одном поезде, но в разных вагонах должны были ехать еще две команды, под руководством Расторгуева и под руководством Зотова; обе ехали в Хибины с намерением пройти троечные маршруты) была назначена на 12 часов ночи, на Ленинградском вокзале, возле памятника Ленину.

26 января.

Приехав на вокзал, я обнаружила там только сестер Леоновых и М.В. Расторгуева (правда, приехала я на полчаса раньше). Паровоз наш отправлялся в 1:17. В последующие полтора часа собрались все. Кто-то чудовищно опоздал, Серега Плотников из команды Миши умудрился забыть все топленое масло дома. И все в таком духе. На вокзал приехало очень много народа нас провожать, что было очень приятно. Рискуя опоздать на последнюю электричку метро, люди приезжали пожелать удачи и пожать руку на прощанье. Кто-то дарил сувениры. Например, мне Мишкин отдал фотографию меня с нового года. А Терехин подарил Димке Сникерс на тот случай, когда будет совсем плохо от переедания.

Подошло время грузиться. Но не тут то было. Вагона № 12, в котором мы должны были ехать, попросту не было, что ввело в бурное веселье все три команды. Его не прицепили, поэтому начальник поезда послал всех в 6-ой вагон, где ехала команда Зотова (с нами должна была ехать еще и Мишина команда). Таким образом, все три команды оказались в одном вагоне.

Поезд тронулся. Наконец-то мы ехали. Остались позади все домашние проблемы, сессия, родители и не отпускавший нас до самого последнего момента вопрос, кто же с нами все-таки едет. Впереди две ночи и день, чтобы доделать недоделанное. В эту ночь все были слишком уставшие и взбудораженные, чтобы что-то еще делать. Поэтому мы расположились поудобнее, немного поиграли на гитаре, попели хором и разбрелись по местам спать.

Утром, около десяти, мы встали. Последующий час был потрачен на то, чтобы привести себя в порядок и массово поесть. Затем надо было уже и делами заняться: не бывает такого, чтобы команда зимой ехала на север, и у нее все было готово еще в Москве. Нет, сынок, это фантастика. Освободили два купе и одно из них забили под завязку продуктами, а другое снаряжением. Завхоз и завснар дружно взялись за дело: перевешали и перемеряли все продукты и снарягу, поделили между всеми членами команды и на том прекратили свою бурную деятельность. Процесс занял достаточно длительный промежуток времени, но зато все остались довольны. Правда, мой рюкзак при этом в весе не убавил.

Пока два полномочных лица с достоинством занимали все предоставленное им пространство, реммастер, заняв весь проход, ставил крепления на лыжи товарищей по команде. Это надо было делать в Москве, но кто же виноват, что так получилось? (на самом деле виноваты все, но об этом умолчим) Больше всех возмущался Расторгуев, но и тот как-то неактивно.

А в это время некоторые люди из оставшихся, открыв кружок кройки и шитья, занимались пошивом бахил. А это уже было болезнью всех трех команд. Шили все подряд: я, Серега Плотников, Коля Борянов и еще некоторые личности – бахилы, тот же Коля занимался усовершенствованием модели своего рюкзака, Слава Шутеев шил мешочек для КЛМНшки, Оля Липгарт по окончании завхозских дел дошивала себе куртку. Кроме того, проводился ремонт палатки (точнее тента к ней) в команде Зотова. Его команда потом вечером на платформе в Петрозаводске оперативно ставила зиму и проверяла тент, вводя пассажиров нашего поезда в крайнее изумление.

Вечером, когда суматоха более или менее улеглась и почти все было дошито и доделано, народ собрался в нашем купе (человек 15 в одном купе; при этом соседка с нижней боковой полки была не сильно довольна). В ход пошла гитара и огромное количество песен. Пели все подряд, веселились и радовались жизни. И все это без единого грамма спиртного. Чуть позже оказалось, что мы пели даже тихо. Это выяснилось, когда к нам решил присоединиться сильно нетрезвый квартет приятелей, ехавший отдохнуть и покататься на лыжах в Хибины. Когда один из них взял в руки гитару и начал петь, у меня заложило уши. Слава богу, их довольно быстро разогнали: недовольные пассажиры позвали проводницу. Позже и нам досталось от Расторгуева.

Хочется еще упомянуть наш ужин и питание в поезде вообще. По-моему, мы отъедались на всю оставшуюся жизнь. Мы ели столько, что уже просто ни в кого не влезало. При упоминании каких-нибудь пряников, народ с кислой миной отворачивался и просил убрать их подальше. Вопрос сколько можно есть? витал в воздухе постоянно. Отдельно хочется выделить наш ужин. Он включал в себя такой элемент, как глазированные сырки с различной начинкой. Практически сразу их окрестили едой космонавтов, потому что они растаяли и превратились в нечто липкое и неизвлекаемое. Их приходилось только выдавливать из упаковки.

Поздно ночью мы легли спать.

27 января.

Дима с вечера завел будильник (кстати, это устройство было им куплено за день до похода, оно умело играть какие-то мелодии и обладало фонариком), но он нам так и не потребовался, так как наш паровоз опаздывал примерно на два часа.

Особо не напрягаясь, мы встали, поели. Кстати о еде. На утро была скисшая картошка. Обнаружив, что она скисла, мы не особо расстроились. У нас было еще очень много вкусностей, оставшихся с вечера, да и есть не особо хотелось.

После завтрака мы окончательно покидали все в рюкзаки и принялись ждать своего прибытия на платформу в городе Кандалакша.

Пару раз всем казалось, что мы вот уже, все, приехали, но каждый раз оказывалось, что нам еще ехать и ехать. Два раза подряд нашему командиру казалось, что мы въехали на карту. Только во второй раз это предположение оказалось верным. Дальше он начал ориентироваться, предсказывая все повороты железной дороги, пересечения с ЛЭПинами и многочисленные лужи. Чтоб всегда так ориентироваться! - сказал Димка после очередного поворота, - Сидишь, смотришь в окошко…

Показалось Белое море. Красиво, хоть оно и подо льдом. Даже замерзшее, оно поражает воображение…

Пришло время прощаться с ехавшими с нами командами. Уже на платформе мы пожелали друг другу удачи, пообещали друг другу, что все будет в порядке, и распрощались. Поезд поехал дальше на север, а мы направились в зал ожидания.

Мне надо было позвонить домой и сообщить, что все в порядке и мы нормально добрались (сообщить о нашем выходе на маршрут в ПСС взял на себя Расторгуев), поэтому мы с Димой рванули на почту. Отсидели очередь. Дома мне сказали, что сильно заболела моя прабабушка, и это сильно напрягало меня потом весь поход.

Вернувшись на вокзал, мы надели бахилы и уже собирались выходить, как обнаружилась первая огромная потеря. У нас сломалась гитара! Трагедия, на самом деле. Какой же поход без музыки!? Оказалось, что она упала, а когда Дима ее поднял, она хрустнула. Меня еще потом долго мучила совесть. Я думала, что это я ее сломала, потому что случайно наступила на нее еще на платформе. Хотя мне показалось, что я наступила все-таки на чехол, а не на саму гитару. Но потом вечером мою совесть успокоили, рассказав, что ее неудачно уронили. Но, честно говоря, мне до сих пор не очень невесело. А вдруг это все-таки я?..

В общем, это происшествие сильно омрачило наш выход на маршрут, а потом висело мрачной тучей в течение всего похода.

Выбравшись из здания вокзала (было уже далеко за 11 утра), мы перешли через железнодорожный мост и пошли через весь город вперед и вверх. Прошли мимо Туристской гостиницы, далее по второму мосту пересекли Кандалакшский залив и поднялись немного наверх по асфальтированной дороге до дорожного знака, указывавшего на конец Кандалакши. До него от моста было метров 150. Дальше, обув лыжи, свернули налево, на дорогу. Судя по всему, это была грунтовка.

Шли сначала по лыжне, накатанной местными любителями лыжного спорта. Потом свернули на просеку, уходящую наверх. Преодолев первый свой склон, мы заобедали. Двинулись дальше по просеке. Как только вошли в лес, халява закончилась и началась тропежка.

Шли медленно. Очень много всего постоянно ломалось: у Оли Л. все время крепления грызли стропы (этот кошмар ее мучил еще очень долго: пока ей нормальные антистропогрызы не сделали), у Ильи лягушка решила ускакать на волю, как только лес увидела, а у меня одно кольцо кануло в лету. За день прошли около четырех километров. Это примерно половина запланированного.

После обеда, ближе к вечеру, шли бодро, пели песни, складывали стишки о лыжне и туристах. Лучше всего получалось песни переделывать. Оказывается, Димка у нас поэт! Слушать его переделки было одно удовольствие. Под конец и меня с Ольгой Л. на поэзию потянуло. Даже не дурно получалось.

А Ольга К., наш медик, была объявлена героем дня за то, что активно тропила и не выказывала признаков усталости.

Под самый конец дня преодолели нехилый склон протяженностью всего метров 50 (от силы, как мне показалось), но был заложен такой траверс, что было проще пройти его ногами, а не в лыжах. Сначала я шла в лыжах сразу за Димкой, а он шел без рюкзака, что вызвало мое проваливание в снег больше, чем по колено. В конце концов, и мне, и всем остальным все это надоело, мы сняли лыжи и влезли наверх уже без них. До места стоянки я, например, уже лыж не одевала, а шла, зацепившись за стропы на лыжах. Поняла, что больше так экспериментировать не буду. Череповато…

Встали почти сразу наверху. Нашли сушину (точнее ее командир нашел), Димка с Илюхой ее разделывали, а Саня дрова колол. Оля К. с Машей дежурили. А Женя и Оля Л. и я ставили палатку. Позже, когда палатка была поставлена, мне даже немного удалось попилить. А в основном я весь вечер занималась тасканием дров для печки и веток для костра, а также протрапливанием всевозможнейших путей сообщения вокруг лагеря.

Командир, увидев, как стоит палатка, кинулся ее переставлять. Мы выслушали целую лекцию о том, как ее надо ставить. В курс лекций также входило пояснение, как вязать ЦК из командирских лыж (на первый раз он его сам связал).

Повесили печку. Растопили ее. Поужинали (на ужин были макароны с тушенкой). О чем-то разговаривали часов до 12-ти ночи. Командир весь вечер клеил гитару, запретил даже ходить мимо нее, возбранялось любое к ней прикосновение. Гитару, конечно, очень жалко было. Песен хотелось…

Потом все залезли в спальники и уснули. Установили порядок ночных дежурств у печки. Мое пришлось на самое утро: я будила дежурных. Сначала я думала, что дежурить утром – это самое неблагодарное занятие. Со временем я поняла, что на самом деле дежурить можно, не напрягаясь, в любое время. Надо только понять, что потом все равно ты пойдешь спать и наверняка вырубишься мгновенно.

В этот первый день нашего похода я первый раз в жизни увидела и поняла, что такое по-настоящему много снега (хотя говорят, что в этом году зима малоснежная). А ведь бывает больше и в два, и в три раза. В нашем Подмосковье как-то раз было по колено. Мне тогда показалось, что это очень много, больше я себе представить никак не могла. А здесь, скинув лыжи, я поняла, что если бы у человека не было развилки, он бы в снег и глубже уходил. Не знаю, как это все объяснить, но смысл сводится к тому, что я чуть ли не визжала от восторга…

А еще я поняла, что снег на самом деле мягкий, пушистый и действительно теплый, а не колючий и холодный, как мне казалось до сих пор. Это понимание меня ошарашило даже больше, чем то, что замерзшее море тоже по-настоящему очень красиво…

После того, как все легли спать, Саня Косиков вылез из палатки и увидел северное сияние. Он всех звал посмотреть (я, видно, выключилась сразу и не слышала его призыва, хотя всю свою жизнь мечтала взглянуть на это самое сияние). Кто-то даже вылез. Оля К. и Маша, по-моему. Они на следующий день мне как рассказали, так я невероятно сильно жалела, что все это чудо проспала. Обзавидовалась, одним словом.

28 января.

Ночь прошла спокойно. Только вот холодно было лежать, даже сквозь коврик и спальник снег чувствовался (по крайней мере, первое время). На дежурство никто не жаловался, кроме меня. Я будила дежурных. Маша очень сильно сопротивлялась тому, чтобы ее будили. Сначала я ее трясла за ноги: она не отреагировала. Затем я трясла еще чьи-то ноги. Никакого результата. Только на третий раз, когда я опять начала пинать Машу, проснулась Оля К., которая уже и вывела Машку из состояния беспробудного сна.

Пока еще никто у печки не уснул. Все прошло довольно бодро и весело. Всю ночь я проспала, как убитая, а утром долго пыталась понять, кто я, где я и что все это означает. Все выспались. Общий подъем состоялся довольно рано, что является, по-моему, неплохим показателем.

После завтрака усиленно и долго собирались. Был объявлен выход по готовности. Первой вышла Маша и пошла тропить. Когда она отошла от места стоянки метров на 30, ее окликнули: Маша, не ты тент несла? Бедной Маше пришлось возвращаться за тентом…

Мы рванули дальше по просеке. Шли довольно долго и преимущественно вверх с небольшим уклоном. Тропить было тяжело. Уходишь по колено, а толку особо никакого. Да и опыта в этом деле еще маловато. А тут еще обнаружилось непонятное явление: идет Женя, вроде бы тропит и даже местами проваливается. Следом иду я, проваливаюсь на каждом шагу чуть ли не по развилку. Мне стало непонятно. Я пропустила кого-то вперед. С ним такая же история: проваливается. В конечном итоге мы поняли, что Женя лыжню только намечает, а мы тропим. Пришли также к выводу, что ее лучше вперед не пускать.

Шли очень медленно весь день. Уже и в 50 шагов играли, и пытались выкладываться по полной. Ну не выходит каменный цветок…

Кое-как доковыляли до некоего полуперевала. Привалились минут на 10, совершили последний маленький подъем и вывалились в ущелье Любви. Спустившись туда, поняли, что радоваться рано. Впереди было все ущелье, которое хоть и шло под уклон, но снегу там было ну просто завались.

Без привалов и остановок, глядя по сторонам широко открытыми глазами (посмотреть было на что: ущелье очень красивое), добрались до конца ущелья и двинулись на восток. Шли так достаточно долго, пока справа от нас не показалось Белое море (я даже попыталась его сфотографировать, а потом весь вечер ходила под впечатлением), а впереди гора Куртяжная. Красиво.

Как только эта самая гора показалась, тут же сразу и привалились на обед.

После обеда мне сильно полегчало (у меня в рюкзаке ехал термос на 3 литра, чуть позже прозванный термосом-убийцей). И если до обеда мне шлось очень плохо, а то обстоятельство, что я еле-еле могу приподнять свой рюкзак (о том, чтобы его на себя закинуть, не могло быть и речи) очень и очень сильно меня напрягало, то после обеда настроение взлетело до небес и шлось, а тем более падалось, очень весело и кузяво. Мне даже это начало нравиться.

Мы перелезли через каких-то два оврага, что привело ни к одному падению. К вечеру Дима с Ильей начали челночить: по очереди тропили, бросив рюкзак, а потом возвращались за ним. Скорость передвижения группы от этого немного возросла.

У меня впервые порвалась стропа на лыже, а также кольцо на второй палке при моем очередном падении покинуло меня навсегда. Еще одной проблемой для меня стал мой темляк, неожиданно порвавшийся на самом интересном месте. У Оли Л. стропогрызы продолжали делать свое грязное дело. Саню тоже какие-то глобальные проблемы с креплениями преследовали весь день.

Стоянку устроили почти у самого подножья той самой горы Куртяжной, на которую нам предстояло влезть утром следующего дня. Я догнала группу, когда уже почти стемнело, и мне с моим зрением почти не было видно лыжни (догнала – сильно сказано, точнее будет: добралась до места стоянки). Пришла я при этом не последняя. К тому времени, как я была на месте, где-то далеко позади меня шел Саня, а Дима с Илюхой бегали за рюкзаками.

Снова вечер и снова постановка лагеря. Дежурными были назначены Женя с Ильей, мы с Машей пилили найденную сушину, Саня колол дрова, а Дима в очередной раз проводил лекцию на тему Как надо ставить палатку и вязать ЦК. Наука, кстати, интересная, увлекательная и полезная. Печку разжигал, по-моему, тоже командир.

На ужин был рис с соей. Очень даже неплохо. На самом деле еще в Москве я думала, что буду усиленно плеваться этой самой соей, потому что, по воспоминаниям с предыдущих походов, она мне всю жизнь не нравилась. Но со всем можно смириться: я совершенно нормально к ней относилась весь поход. И сейчас я понять не могу, почему я так плохо к ней относилась раньше…

Гитару снова бережно положили внутри палатки и запретили на нее дышать. Отбой был единогласно назначен на 11 часов.

29 января.

Никогда в походах я так крепко не спала, особенно первые дни… Дима постоянно прислонялся к стенке палатки, что не сильно его грело. Да и вообще не жарко. Спальник при этом не сильно спасает.

Встали резво. Погода великолепная, как и в предыдущие два дня: светит солнце и очень холодно.

Димка и Илюшка продолжили челночить. Лезли наверх полдня. Аккуратными траверсами поднимались все выше и выше. Когда мы залезли чуть повыше, и на противоположной стороне от нас показался пупырь в первых лучах солнца, я не удержалась и сфотографировала его.

До сих пор я как-то шла, ничему не удивляясь: ну пупыри как пупыри – ничего особенного. Лучше гор могут быть только горы. А тут вдруг я поняла, что кроме тех гор, что я видела до сих пор, есть еще и северные горы, которые редко по красоте уступают тому же самому Кавказу. Хотя не знаю, можно ли вообще сравнивать…

Наконец мы поднялись выше зоны леса. Вот тут уже по-настоящему было, на что посмотреть и полюбоваться. Сзади открывался вид на Белое море, вокруг раскинулись довольно живописные холмы… Идешь, смотришь по сторонам, порой забывая смотреть под ноги. Только после того, как я поскользнулась (как никак на фирн выбрались, скользко стало, а порой снег был настолько плотный, а склон настолько крутой, что волей-неволей маму вспоминали) и чуть не полетела вниз, я поняла, что пора бы и бдительность обрести.

Боле мене самый крутой отрезок склона мы преодолели. Не без геморроя, иногда и с мыслями о том свете, переползая с места на место чуть ли не на карачках, добрались до более пологого места, где и привалились на пережор. У нас еще до этого был один кратковременный привал сразу, как наверх выбрались, но он, по-моему, был далеко не у всех.

Во время обеда у Жени очень сильно замерзли руки. Я ей отдала свои две пары варежек: ей нужнее. Я ими вообще ни разу за весь поход не пользовалась. Уж очень сильно мне нравились мои перчатки, которые я купила незадолго до отъезда: в них мне было почти всегда тепло и сухо.

После обеда пошлось гораздо веселее: склон стал далеко не таким страшным, как до обеда. Да и тропежки больше не было. Ехали почти все время под уклон. Здорово покатались. Если бы еще при этом умели кататься, то все было бы вообще прекрасно. Но (не знаю, как остальные) я валялась очень много, хотя склончик был очень некрутой.

Один раз, пока я так вот валялась, упустила один красивейший кадр: напротив меня пупырек окрасился в ярко розовый цвет (как раз в это время садилось солнце), чего я в своей жизни никогда еще не видела. Я искала ракурс, но случайно свалилась в самый ответственный момент. А когда Илья меня поднял, было уже поздно.

Чуть позже небо стало сине-розовым, как слоеный пирог. Тоже потрясающее зрелище. И, кстати, не последнее за этот день.

Спуститься к месту стоянки самостоятельно мне не удалось: я почему-то непрерывно падала, и мне было от этого очень весело (похоже, психоз нервный). Дима, увидев все это, отнял у меня рюкзак. Но это мне не сильно помогло: все равно свалилась еще два раза.

Во время постановки палатки поваляли Илюху в снегу. И сами здорово повалялись. Весело, однако, было.

На горизонте появились облачка. Это всех вернуло к реальности. Стало понятно, что да, конечно, гуляем мы хорошо и весело, но, в конце-то концов, мы приехали сюда, чтобы двойку пройти. А реальность говорила о том, что идем мы слишком медленно, что мы не дошли еще даже до места второй запланированной ночевки, что под утро погода может круто измениться, а тогда мы совсем не укладываемся в намеченные сроки. Череповато… Но командир паниковать не разрешил…

Настроение Димки весь вечер было не самым радужным. И оно молниеносно передалось почти всей команде. Почему же мы идем так катастрофически медленно? Почему? Вроде бы и не тропим, но скорость от этого не увеличивается… Вопрос неразрешимый.

Командиром в разумном радиусе вокруг палатки было найдено три сушины. К тому моменту, как мы навалялись в снегу, одну из них (ту, что была ближе всего к лагерю) уже завалили. Но оказалось, что она гнилая. Мы, конечно, выжали из нее максимум дров, но их не хватило бы и на два часа. Следующей жертвой оказалась большая и красивая в прошлом елка. Меня и Машу назначили ответственными за ее заваливание и разделывание. С горем пополам и не без помощи большого и сильного Ильи она наконец, была отделена от основания. Когда стало понятно, что она насквозь гнилая, мы пришли в неописуемый ужас. Еще бы: столько сил, а в результате только большая куча не очень качественных веток.

Осталась одна, самая маленькая и дохленькая, сушинка. Она была ужасно кривой, но она же была нашей последней надеждой на теплую ночь. За нее мы взялись всей толпой: пилили мы сначала с Машей, потом с Олей К., затем за это дело взялся Илюха, валили Саня с Ильей, а все остальные тихонько стояли и ждали результатов. И она оказалась идеально СУХОЙ!!! Что и вызвало всеобщую радость.

Пока на земле разыгрывалась эта драма, на небе появились белесые полоски. Знающие люди сообщили, что это северное сияние. Н-да, - подумала я, - не густо. Далеко не то, что в книжках рисуют. Но пока мы пилили, началось настоящее действо. Эти несколько полосок собрались вместе, обрели форму и… Дальше пилить было уже невозможно… Северное сияние, сначала светло-зеленое, а потом с красными и синими полосами, расцвело во всей своей красе. Оно вытянулось на все небо яркой лентой. Оно постоянно меняло форму, то перебегая с места на место, то закручиваясь в причудливые петли, то меняя цвет.

Это зрелище не смогло оставить равнодушными даже тех, кто раньше сталкивался с подобными явлениями. Мы же, чайники, от восторга не могли оторвать глаз от этого самого северного сияния, о котором раньше только слышали да книжки читали. Постоянно раздавались крики: Ой, смотрите, смотрите, оно побежало! - или: Смотрите, оно раздвоилось!

Только Димка сидел в палатке и не хотел никуда вылезать. Его звали, а он знай себе твердит: Да что я там не видел, в вашем сиянии… Ему кричат: Дим, ну вылези, посмотри. А он: Ну что там еще? Дим, вылезай, не пожалеешь. А он: Вот еще, не хочу. Но в конечном итоге, когда, правда, сияние стало чуть тусклее, Дима все-таки вылез. И даже оценил: Да, вот это я понимаю, сияние…

Тут резко похолодало, на сияние мы насмотрелись на год вперед, да и с заготовкой дров было покончено, поэтому оставаться на улице дольше не было смысла. Мы залезли в палатку, где было к тому моменту уже тепло… А северное сияние всю оставшуюся ночь пылало заревом на все небо (Оля К. ночью вылезала, я часа в 3 ночи вылезала еще на него полюбоваться). В общем, очень красиво…

Сейчас, уже после похода, когда меня спрашивают, что мне больше всего понравилось или самое большое впечатление от нашего похода, я, не задумываясь, отвечаю, что вот это северное сияние на третий день. Да и многие, я думаю, из нашей команды, меня поддержат…

Возвращаясь к тому вечеру, я думаю, надо упомянуть, что дежурили Ольга Л. и Саня, который после своего дежурства мужественно колол дрова. А еще на гитару Дима прикрутил струны. Появилась надежда, что она все-таки заиграет…

30 января.

Ночь прошла тихо и спокойно, но с последствиями: у Оли Л. бесследно пропал тросик. Он был прикреплен к лыже еще вечером, а утром не был обнаружен. Было перекопано изрядное количество снега, но тросик так и не был найден. Досадная потеря… Та же Оля начала жаловаться на то, что она не чувствует ноги.

Встали, поели, проснулись, а потом собрались. Пробудилось чувство вины, а вслед за ним жажда догнать график. Выход был произведен, как обычно, по готовности. Вперед вышли Димка, Женька и Маша. Я шла четвертой. Группа очень сильно растянулась. Я шла по лыжне и не видела никого ни впереди, ни позади себя. Некоторое время я даже сомневалась, по той ли лыжне я иду (дело в том, что накануне вечером все усиленно катались и очень сильно наследили, основная лыжня еле угадывалась). Каково же было мое удивление, когда ни с того ни с сего лыжня растроилась. Меня охватили странные сомнения (а накануне вечером, пока мы пилили нашу большую елку, внизу, далеко под местом нашей стоянки, я заметила маленький желтый огонек. Скорее всего, это был костер. Но мне хватило, чтобы начать на утро сильно сомневаться в правильности выбранного мною пути). Но вскоре все три лыжни слились в одну, а еще некоторое время спустя обнаружились и их хозяева. Как потом выяснилось, ни я одна засомневалась…

Чуть поднявшись, я увидела Женю с Машей, стоявших под елочкой и активно мерзнущих. Дима оставил их ждать всю группу, но не сказал, куда идти, если совсем замерзнут. Дул еще и очень противный пронизывающий ветер, а елочка от него не сильно спасала. В общем, жизнь медом не казалась. Вот так, втроем, мы простояли довольно долго, пока на горизонте не начали появляться люди. Все шли как назло по одному и с очень большими интервалами.

Когда я спросила девчонок, почему мы собственно стоим, Женя мне сообщила, что по прибытию всей группы, мы, скорее всего, будем есть перевальную шоколадку. Сразу возник вопрос: А когда был перевал? На что Женя мне ответила примерно следующее: Едем мы, едем, и тут в один момент Димка сказал: Перевал… и мы спустились. Я, честно говоря, не только не заметила, но даже не ощутила этого самого перевала. Как потом мне объяснили, он был даже далеко не там, где я подозревала.

Наконец, все собрались. Мы дружно съели нашу шоколадку и с выражением истинного счастья на лице двинулись дальше. Все, мы теперь знали, куда идти, а посему, можно было ломиться, а значит согреться. В тот момент мы думали только об этом и желали только этого. Хотя Жене это не сильно помогло: как только мы двинулись, от нее под действием каких-то магических сил отделилась линза. Каким-то чудом она успела ее поймать и вернуть на законное место, но это стоило ей огромных усилий, сильно замерзших рук и нехилого отставания от группы. Но Саня все равно перещеголял всех в борьбе за последнее место.

Теперь мы шли, траверсируя нашу возвышенность справа. Перед глазами постоянно возникали очень живописные картины. Далеко внизу видно было озеро, по-моему, Среднее Лувеньское. Не долго я продержалась, глядя на эти красоты: найдя подходящую точку, сняла полную круговую панораму. На этом закончилась моя первая пленка. Выяснилось, что Илья тоже снял панораму и почти с того же места, откуда и я. Уж лучше больше, чем меньше…

Шли весь день без привалов. В общем, как обычно. Тяжеловато, конечно, но уж лучше так, чем на всех привалах замерзать, а потом полперехода согреваться. Уже четвертый день ведется такая тактика, но никто даже не возмущается. По началу были какие-то попытки, но и они скоро сошли на нет. Да и особо никому в такой дубак не хотелось стоять на месте.

Впереди всех шел Дима. Шел он быстро, а мы еле плелись за ним. Иногда он оглядывался, и если на этот момент у него было хорошее настроение, то он бросал рюкзак и шел смотреть, где собственно мы опять застряли. Когда кто-то, появлялся на горизонте, это означало, что с ним все в порядке. Если же настроение у Димы было плохое, то он просто шел дальше.

Так вот и шли весь день, то спускаясь, то снова поднимаясь, падая и снова вставая, в некоторых местах вспоминая маму и жалея об отсутствии кошек. Так прошли около 10 километров. Под вечер в одном месте лыжню стало заметать. Причем я шла по почти занесенной лыжне, а позади меня метрах в пятнадцати шел Саня тоже уже почти по целине. Это не сильно обрадовало ни меня, ни Саню, ни всех впереди идущих. Да и падать там было не очень приятно…

Под конец дня был нехилый спуск, а потом небольшой подъем. Команда должна была привалиться, чтобы поесть, потому что дальше предполагался очень длинный и крутой спуск. Я немного отстала, потому что много падала. В одном месте я зацепилась за куст и, по словам Сани, ехавшего позади меня и постоянно извлекавшего меня из всех сугробов, вырвала его с корнем, но все равно упала. Вот таким макаром я все-таки добралась примерно до того места, где народ кинулся. Но так до него и не доехала. Последним рывком я все-таки догнала основную группу, все еще карабкавшуюся лесенкой на тот злосчастный склон. И тут случилось ЧП: у меня вырвало крепление вместе со всеми винтами, на которые оно было посажено. Меня при этом скинуло с лыжи в сугроб и сверху придавило рюкзаком.

Кое-как Женя с Илюхой меня извлекли из сугроба, поставили на ноги, отняли рюкзак. Уже на своих ногах я способом переползания с одного места на другое с помощью Жени добралась до места расположения всей группы. Выглядело это так, как будто я хромая калека с поломанными костылями. Одна нога у меня была в лыже, а второй я двигала вперед свою вторую лыжу. Дима объявил, что дальше мы сегодня не пойдем, а посему встаем через 200 метров. Народ извлек из моего рюкзака куртку, вручил ее мне и пошел искать подходящее место для лагеря.

Я поковыляла без рюкзака за группой. Дохромав до довольно большой горки, я остановилась, поняв, что шею я себе сломать еще не готова. Тем более что мне обещали принести чьи-нибудь лыжи. Простояв довольно долго в нерешительности, проводив печальным взглядом почти всех, кто не ушел передо мной (среди проехавших мимо меня была также Женя, которая, увидев горку, с которой я не решалась съехать, сказала: Эх, ну больше семи раз я не упаду, - и лихо скатилась вниз), я заметила Димку, который налегке направлялся ко мне. Его предложение снять лыжи и попробовать поиграть в его рюкзак меня порядком удивило. Но добраться до лагеря как можно быстрее мне хотелось. Держась за его шею, я провисела недолго, потому что меня очень тянуло смеяться. Я, конечно, соскользнула в снег, когда поняла, что не могу уже держаться, а от смеха меня уже распирает настолько, что того и гляди лопну. К тому времени пейзаж сменился. Мы решили попробовать еще раз. Выдержала я дольше, но закончилось это примерно также. В конечном итоге мы решили, что я не могу удержаться (да и грузоподъемность Димки надо пожалеть), поэтому меня скинули в снег и пожелали не замерзнуть, дожидаясь лыж.

Дима уехал в лагерь, а я по пояс в снегу потропила вдоль лыжни. Проезжавший мимо Илья пожалел меня и отдал мне мои сломанные лыжи. Взгромоздившись на них, я продолжила свой длинный путь к людям. Но вскоре вернулся Дима с лыжами Маши. Наступил конец моим мучениям: я влезла в них и уже без приключений добралась до лагеря.

В лагере мы пообедали и взялись за обустройство быта и отдыха. Димка дежурил, я ему помогала (по-другому назвать это нельзя). Еда была готова задолго до полного завершения работы по постановке палатки. Димка, как мог, оттягивал конец приготовления еды, но ждать дольше уже не было возможности, поэтому каны были поставлены внутри палатки и, как только была повешена печка, состоялась всеобщая трапеза. Еда в результате долгого приготовления слегка пригорела, да и чай получился с макаронами (каюсь, честное слово), но тушенка, содержащаяся в гарнире, скрасила все недостатки. Деление мною ойла переросло в целую эпопею: оно замерзло так, что резать его было задачей нетривиальной. Мне предлагали использовать даже топор, но я сочла это надругательством над бедной едой, тем более над ништяком такого класса, как ойло.

Очень аккуратно после ужина была извлечена гитара. Дима ее настроил и даже сыграл пару песенок, после чего она снова сломалась. Это привело всех в крайнее уныние, а гитара была водворена обратно в чехол и выставлена на улицу. До конца похода ей надлежало стать бережно хранимым балластом.

Настроение упало, перешло в стадию депрессии. А в дневнике запись за этот вечер начинается со слов жизнь – дерьмо. Все как-то приуныли. На улице опять на все небо развернулось северное сияние (правда, не такое красивое и яркое, как накануне), но оно уже не вызывало ажиотажа среди населения. Оно даже не побудило желание взглянуть на себя.

Позже вечером, когда мы в очередной раз сидели и разговаривали о чем-то высокоинтеллектуальном, Дима извлек (точнее попросил извлечь) из своего рюкзака банку персиков, чем и поднял всем настроение.

Реммастер все то время, что мы сидели в палатке, латал лыжи, и не только мои. Мое же крепление было присобачено на прежнее место и приклеено эпоксидкой. Ночевала лыжа в палатке.

В 23:00 погасили лампу, что означало полный и безоговорочный отбой.

31 января.

Наступил пятый день похода. Рекорд по приготовлению пищи отныне принадлежит командиру. Подъем команды состоялся около 7:10 или что-то в этом роде. У меня появилось ощущение, что кто-то ночью дал мне по морде, или наступил: очень сильно заболел и шатался передний верхний левый зуб (на самом деле это от очень твердой пищи). А Дима жаловался, что Оля Л. сильно пинается в спальнике. А так как я лежу между ними, мы пришли к выводу, что это ее рук (или ног) дело.

Выход по готовности, как обычно. Не долго шли мы по относительно горизонтальной плоскости. Вскоре начался спуск. Сначала мне даже понравилось, потому что некоторое время я тропила. Потом состоялось мое первое падение, при котором не сразу я смогла себя извлечь из сугроба. При этом самом падении у меня впервые за все то время, что мы шли по маршруту, катапультировалась лыжа. Как раз та самая, что накануне так подло избавилась от крепления. Когда я поняла, что лыжи на мне нет, я очень сильно испугалась, поэтому первой моей мыслью было, конечно: Нет, неужели опять сломалось крепление?! Это было на тот момент худшее, что могло случиться. Я, в конце концов, ответственная за панику, поэтому отчаяние, завладевшее мной в тот момент, было настоящим. Какое же облегчение наступило на меня, когда я поняла, что все в порядке… Все эти чувства и мысли пронеслись в голове за доли секунды. Я, честно говоря, с трудом представляю, что обо мне в тот момент подумала стоявшая рядом Женя, потому как за эти доли секунды на лице у меня отразилась вся гамма чувств, на какие я только способна.

Собрав себя в единое целое, я попыталась проехать еще несколько десятков метров. Но, по закону подлости, мне этого сделать не удалось. Правое крепление возомнило, что оно не хуже буржуйских и, конечно, решило отделяться от меня при каждом удобном случае (не понимаю, каким образом Ольга Л. ходит на подобного рода креплениях: она и двадцати шагов не может пройти без того, чтобы лыжи от нее не отвалились, особенно после потери тросика). Но это не самое страшное. Это все цветочки. Самое веселое заключалось в том, что я за весь этот страшный спуск, который, по сути, длился чуть меньше, чем полдня, не могла нормально проехать и тридцати метров (хотя нет, под конец спуска я уже падала гораздо реже). А еще веселей было то, что рюкзак я на себя самостоятельно закинуть не могла (хотя, опять же под конец спуска, я выработала методику по извлечению себя из сугроба и вставанию на ноги с рюкзаком). Ничем не передаваемое удовольствие!

Я настолько увлеклась замечательным процессом спускания кубарем со всех склонов, что даже не заметила одного красивого явления природы. Мне его показал Илья. А было это так: еду я, еду, падаю, встаю, опять еду. Тут Илья меня догоняет и спрашивает: Ты пыталась сфотографировать радугу? Первый мой вопрос: Какую радугу? Подняв голову, я поняла, что он имеет в виду. На небе по обе стороны от солнца (погода была очень хорошей) на примерно равных расстояниях виднелись две солнечные собачки: две маленькие радуги. Зрелище очень красивое. И как я сама не смотрела по сторонам. Ехала, тупо глядя исключительно перед собой, конечно, если не торчала вверх ногами из сугроба.

На мое счастье, ни одна я так кувыркалась по склону. Со мной вместе падая и вставая на каждом повороте и не только повороте, ковыляла Оля К., не меньшая бедолага, чем я. Обнаружив это, я порядком развеселилась и уже не сильно расстраивалась по поводу каждого падения. Я начала песни петь, жизни радоваться и придумывать новые способы доставления себя вниз. Оле, по-моему, не было так весело…

Один раз я упала недалеко от довольно крепкого дерева. В это время Оля собирала себя на предыдущем повороте. Я, не долго думая, на попе, пытаясь не завалиться окончательно на бок и горланя при этом очередную песню, доползла до этого дерева. Как я его ни уговаривала (фразы типа Пожалуйста, деревце, дорогое, подними меня или Неужели тебе так трудно помочь бедному туристу? очень веселили и меня, и Олю), я так и не смогла с его помощью встать. Пришлось опять снимать рюкзак, но на этот раз мне с помощью дерева удалось его нацепить на себя.

Так мы доковыляли до одиноко стоящего рюкзака Димы. Как раз в это время он за ним вернулся. Посмотрев на то, как мы корячимся, он, кажется, понял, что это трудный случай, и уехал вниз, сказав, что ему быстрее уже наверх надо. А мы скинули в очередной раз своих наездников и продолжили извлечения себя из трудной ситуации (я как раз в это время ногами дерево обняла, у Оли картина была похожая). Встав, мы с ней решили пока в лямки не влезать: мы решили просто тащить за собой рюкзаки или кидать их вперед себя. Думали, что так быстрее будет. Порадовавшись своей гениальности, мы так и сделали. Развлекались мы так не очень долго: впереди показалось выполаживание. Мы уже даже обрадоваться успели концу злосчастного спуска, с энтузиазмом вскинули на себя рюкзаки, блеснула надежда догнать группу… Метров через 10 спуск пришлось продолжить… Об отчаянии, охватившем нас в ту минуту, не хочется и вспоминать.

Продолжили спуск мы все же с надеждой догнать команду хотя бы к утру. Подумав и все оценив, мы решили, что волноваться нам нечего: у меня был термос-убийца, крупа и котелок, а у Оли аптечка, полиэтилен, которым можно обернуться, пила и еще кое-что поесть. И Tikka на двоих. Догоним…

Шутки шутками, а команду мы тормозили очень сильно. И мы серьезно взялись ее догонять. Но через небольшое количество метров, там, где я проехала довольно благополучно, Оля завалилась на бок. Ей еще и не сильно повезло, потому что под ней был небольшой обрывчик. Ее рюкзак начал перетягивать вниз, и в попытке снять его она чуть ли не вниз головой полетела вниз с этого обрывчика. Я стояла чуть ниже, готовая ей помочь, если что. Но Оля попросила ее не ждать, так как она может и сама выбраться. Я поехала дальше, почти нормально доехала до низу, перешла через какую-то речку, проехала чуть-чуть дальше и встретила рюкзак Илюхи. Через довольно короткое время я увидела и самого Илью. Он поехал посмотреть, как там Ольга, рассказав мне, как же это весело наблюдать за тем, как я кувыркаюсь, с противоположного склона. Обратно он вернулся с грустной новостью о том, что Оля во время того самого падения, когда я ушла вперед, потеряла палку да так и не смогла ее найти.

Начался долгожданный подъем. По сравнению с той скоростью, что была на спуске, я не шла, а летела. Не без падений, конечно. Один раз я навернулась у держащейся, по-моему, на одних соплях сушины (как выяснилось вечером, ни одна я там падала). Она сильно раскачивалась и грозно скрипела. Не помню, когда я последний раз так быстро вставала и убегала, мечтая оказаться как можно дальше от этого места.

Вскоре меня догнала Оля с печальным известием, что вторую палку она сильно погнула. И вот тут-то во мне и проснулся легко атлетизм. С новыми силами я рванула вперед. Взлетела я довольно быстро и даже догнала Димкин рюкзак. Не очень далеко от него расположилась в ожидании обеда и вся остальная команда. Вскоре подошла и Оля. Пообедав, мы пошли дальше, до последней сушины.

Веселая история приключилась с Димой, когда он еще до обеда шел впереди всех и бил лыжню (история из серии а тем временем, пока…). Все как обычно: впереди целина, команда далеко позади. И тут на пути возникает круглая дыра в снегу. Место открытое, упасть нечему и неоткуда. Грешным делом он подумал на метеорит какой-нибудь. Но нет, очень непохоже… Когда до дыры ему оставался примерно метр, из нее вылетела и ринулась куда-то в сторону черная птица. Не выдержала, бедняга. Когда Димка нам за обедом рассказал о ней, мы, подумав, пришли к выводу, что это, наверное, глухарь. В следующий раз, если он представится, как сказал Димка, надо будет ловить это нечто на мясо. Было дано ЦУ: если увидим круглую дырку, колотить по ней палками, пока это самое нечто не появится. Желательно попасть. Труднее будет с двумя дырками…

Вскоре после обеда мы остановились на ночлег. Дровами должны были обеспечить ночлежку мы с Саней. Мучились с той самой последней сушиной мы долго. Не обошлось вновь без грубой мужской силы Димы и Илюхи. Сушина, несмотря на свое название, оказалась живой, трухлявой и гнилой одновременно. Совершенно непонятно, почему горела у нас печка. Наверное, исключительно на честном слове.

Северное сияние решило, что раз я его мечтала всю жизнь увидеть, то в небе надо висеть еженощно и помногу. По крайней мере, вся команда уже не сильно рада его видеть. Ничего хорошего оно никогда не предвещает и восторга уже не вызывает ни у кого.

Дима уже даже отказался хотя бы примерно сообщать, сколько мы прошли. По-моему, он очень зол был на нас за то, что мы так медленно шли. Не знаю, как Ольга К., а я боялась к нему даже подойти. Стыдно было за нашу с ней скорость… Команду мы задержали примерно на час.

Единственную палку, оставшуюся у Оли весь вечер приводили в порядок. Погнутость была устранена. Общее настроение от этого не сильно повысилось.

1 февраля.

Ночью было очень холодно. Во время моего дежурства Илье даже пришлось будить Димку и коньяком отпаивать Женьку. Печка горела очень неохотно. У меня начала болеть рука, правый локоть. То ли надуло, то ли сильно накануне ей стучалась (стало тяжело пилить). А Ольга К., похоже, отморозила себе палец на руке. В общем, одни проблемы.

Дима забрал у меня термос-убийцу. Очень стыдно… У него начало пережимать руку чрезмерно тяжелым рюкзаком. Правда, я пошла при этом гораздо быстрее. Шуточки команды по этому поводу немного обижали, но признать, что я слабая, пришлось. До сих пор стыдно…

Мы пошли вперед. До перевала оставались считанные метры. Где он был, понятно не очень. Дима сказал, что там, где он скомандовал мне забирать левее. Этот момент не сильно мной был зафиксирован. На довольно крутом склоне остановились съесть перевальную шоколадку.

Дальше был снова спуск. Шли в основном по фирну, а он местами скользкий. Один раз я даже поскользнулась и чуть вниз не улетела, жалея по пути, что нет под рукой ледоруба. Хорошо, что снежок на склоне все же был, и улетела я всего метра на два. Повезло… Съехали, в конечном итоге, мы довольно лихо и весело.

Иногда скорость можно было погасить только падением. В том месте, где Димка бросил рюкзак на спуске, меня на камень намотало. Я ехала довольно быстро, споткнулась об этот камень и оказалась как-то вся вокруг него. Поза крайне неудобная. Не пожелав больше ничего подобного никому из тех, кто ехал за мной, я откапала камень, чтобы его хотя бы видно было, но, по-моему, это не всех спасло.

Впереди были Елки тундры. Дима натропил вверх почти до самой границы зоны леса, сказал нам очень высоко не подниматься, а сам ушел за рюкзаком. Там, где его лыжня закончилась, идти, не теряя и не набирая высоты, было очень трудно, так как снегу было примерно столько же, как и внизу. Поэтому мы дерзнули вылезти выше. Тут уж меня, как самую легкую, не пустили тропить (как Женю на второй день).

Видели зверей. Как выразилась Женя, это были две колбаски с мордочками хомячков. Эти колбаски перебегали нам дорогу, то есть лыжню. Очень симпатичные зверюшки, похожие на мышей, но черные и без хвостов. Саня все порывался их пустить на мясо. Мнения по поводу того, кто это был, разошлись.

Выбравшись наверх, туда, где снег был чуть выше, чем по щиколотку, мы в прямом смысле рванули вперед. Я, чувствуя себя атлетом, шла впереди. Дима позже рассказывал, что еле догнал нас. Он накануне питал довольно слабую надежду пройти хотя бы половину Елок тундр, а в конечном итоге мы почти все их пробежали. В общей сложности 14 км.

Так же был поставлен рекорд по поглощению обеда. Там, где мы встали, сильно дуло, задерживаться не хотелось. Мы упали, поели, собрали пожитки и двинулись дальше. По подсчетам Жени это заняло 11 минут (я лишилась своих часов еще накануне вечером, в них батарейки сели, поэтому я полностью потеряла себя во времени).

Пока мы бежали, я взмокла так, что очень сильно порывалась вечером снять с себя все и выжать. Слава богу, здравый смысл взял верх.

На ночь встали в классной яме, в которой не дуло, было тепло, светло и не безрадостно. Вымотались за день страшно, поэтому дров сделали немного.

Дежурили Женя с Ильей. А чтобы добраться до места заготовки дров, нужно было довольно много тропить по пояс в снегу, да еще и наверх.

Северное сияние всех откровенно достало. Снова все небо им занято, и очень холодно. Что оно предвещает, не понятно.

Ужин был очень приятной процедурой: его было много, а после него появились заначеные консервированные ананасы. Настроение было бодрым у всех (хотя командир матом поорал на тех, кто ставил палатку), появилась маленькая надежда хотя бы дойти до дороги. Но об этом старались не думать, не хотелось. С огромным удовольствием все залезали в спальники. Умотались за день очень сильно, спать хотелось невероятно…

2 февраля.

Результат вечерней усталости сказался уже к середине ночи. Когда Оля Л. меня разбудила дежурить у печки (я дежурила с трех до четырех), она сказала, что с дровами у нас плохо. Я не сразу поняла, о чем она. Начав закидывать поленья в печку, я, наконец, осознала происходящее. Не было больше дров… Оставалось всего 19 полешек до утра. Быстро скалькулировав в уме, поняла, что это всего примерно по 4,5 в час. Очень мало. Перейдя в экономный режим, я с ужасом ощущала, как в палатке стремительно холодает. Минут за пятнадцать до конца дежурства я не выдержала и, представив страшную картину свежезамороженных туристов, подкинула еще дров в печку. Утешало только знание того, что на нашей лесопилке лежало еще несколько чурбачков, оставленных в надежде, что они не понадобятся. Я будила Саню. Залезая в спальник, я попросила его пойти поколоть те чурбачки, но он, судя по всему, не пересилил себя. Дров наколол Дима, увидев, что осталось всего четыре полешка. Спасибо ему за это огромное.

За ночь поднялся сильный ветер. Во время своего дежурства я даже опасалась, что либо тент улетит, либо труба окажется в палатке. Страхи практически необоснованные, но палатка летала так, что жизнь маслом не казалась. Дуло хорошо. Страшно было представить, что же творилось наверху. Плюс ко всему пошел снег. Видимость очень резко упала практически до нуля. И нехило потеплело… В общем, ничего хорошего.

Наверх через перевал идти к озеру очень не хотелось. А дойти до него надо было непременно. Поэтому было решено идти по низам 4 км. Вперед пошли мы, девчонки. Собравшись и увидев, что за это время мы не ушли и на 15 метров, Дима понял, что дело тухлое, тропим мы очень быстро, а поэтому всех развернул и полез наверх, мимо перевала.

Дуло сильно, ветер боковой и очень неприятный, лыжню заметало мгновенно. Шли плотной группой, постоянно дожидаясь всех отстающих. У меня часов не было, по ощущениям, шли мы так часа два (скорее всего меньше). Шли мы так до перевала, а дальше стали дальше траверсировать нашу возвышенность (идти в такую погоду на перевал – самоубийство)

Воистину лес – друг человека. Там не дует, снег в лицо не летит. Спустившись в лес, мы долго куда-то шли. Потом Дима остановился, скинул рюкзак и сказал: Это должно было рано или поздно случиться: мы потерялись. Я шла сразу за ним, и первым моим вопросом было: Панику поднимать? Ответ меня огорчил: Нет. Рано еще. Здесь светло, тепло и мухи не кусают. Дальше пошел длительный и очень мучительный творческий процесс отыскания нас на карте, заключавшийся в том, что Дима сверял показания своего и Машиного компаса и метался умопомрачительными зигзугами по лесу. Увидев далеко внизу какое-то озеро, он еще раз посмотрел на карту и задумчиво произнес: Ну все, мы окончательно и бесповоротно нашлись. Здесь началась тропежка. Доведя нас до довольно открытого места, Дима попросил нас дойти до первых елок и там его подождать, потому что лыжню может занести. Мы приютились под елочкой. В принципе, было тепло, но, постояв минут 10, нам так перестало казаться. Всей толпой мы стали распевать песенки и прыгать на лыжах, чтобы окончательно не задубеть. Первым на горизонте показался Илья. Мы еще немного попрыгали, побесились… Никогда еще команда так не радовалась возвращению своего командира! Мы смеялись и радостно приветствовали его. Одним словом, мы были счастливы получить возможность идти дальше.

Довольно долго мы траверсировали Елки тундры. Затем спустились до стрелки каких-то рек и шли по их слиянию до самого озера. Шли долго. Река успела за это время сильно надоесть. Несколько раз пересекали ее. Привалились поесть, а один раз Дима остановил команду, чтобы разделить шоколадку за траверс. Пока мы так шли, утопая по колено в снегу, все потропить успели, засняли несколько живописных кадров, хорошо попадали. В одном месте надо было съехать с довольно крутой горки. Перед ней я встретила Илью, сказавшего, что прямо лыжня для смелых, направо – для не очень. Настроение хорошее, кровь бурлит в ожидании острых ощущений… Не у одной меня, как оказалось. Съехали по лыжне для смелых лихо, только потом пришлось собирать себя и свои лыжи по склону. Зато весело.

Дима с Ильей снова начали челночить где-то после обеда. До озера дошли практически без приключений. Наконец-то, озеро Большое Глубокое, к которому мы все так стремились все это время. Мы не только дошли до него, но и успели хорошо по нему пробежаться, постоянно прижимаясь к берегу и боясь впадающих в него ручьев. Шли бодро, постоянно меняясь. Энергии было до отвала, поэтому Дима с трудом нас догнал.

Чувствуя, что наступает вечер, мы стали надеяться на то, что скоро уже привалим, от этого даже пошли как-то быстрее. Смотрели на каждый мыс с такой надеждой. Спрашивая друг у друга что-нибудь в роде: Как думаешь, сколько нам сегодня еще идти? (Дима был где-то далеко позади), утешались мыслью, что всего лишь до следующего мыса. Но проходили один мыс, потом другой, шли до третьего, а командирских указаний все не поступает. Снегу всего по щиколотку, но и этого хватает, чтобы устать. От быстрой ходьбы даже ноги начало натирать. А Дима, догнав нас, объяснил, почему мы не приваливаемся. Он искал какой-то домик.

Стало потихоньку темнеть. Пора было вставать. На берегу нашли место, хорошее, по-моему. Обнаружили даже следы цивилизации: довольно свежая лыжня и веревка, натянутая между деревьями на манер бельевой. Видно, недалеко мы встали от той избушки. Сначала хотели распилить дерево, стоящее на самом берегу, из-за которого, собственно, и привалились. Но уж очень подозрительно туго оно пилилось, и мы решили лишний раз не рисковать, ведь оно могло оказаться и живым. Пришлось потревожить бельевую веревку и спилить дерево, к которому она была привязана. Дежурили Оля Л. с Саней, а мы с Олей К. пилили. Но уж что-то очень сильно у меня локоть разболелся (уже третий день я с ним мучилась), поэтому процесс пилки дров сильно затянулся. В конечном итоге я попросила меня заменить, но долго никто не хотел этим заняться. Через некоторое время Дима рассердился (не знаю на кого, на меня или кого-то еще) и сам пошел пилить.

Дров получилось очень много. Забегая вперед, скажу, что всю ночь было тепло, а от печки такой жар шел, что сидеть рядом было неуютно, того и гляди что-нибудь на тебе загорится.

В честь того, что мы дошли до озера, я извлекла свою заначку, конфеты. Когда я их раздавала, я кинула одну командиру и случайно попала ему по голове. В ответ получила поленом по руке (запущенным с его стороны), за что сильно обиделась. Настроение у меня жутко испортилось. Долго я изображала из себя смертельно обиженную, но потом не выдержала и оттаяла, потому как разговор шел о книгах вообще и о Стругацких в частности. Но настроение так и не поднялось за остаток вечера. Даже тогда, когда мне сказали, что за день мы прошли 9 км, это меня не обрадовало. Да и рука ныла.

Легли спать по стандартной схеме, когда всем сильно захотелось, то есть около одиннадцати.

3 февраля.

Ночь прошла на редкость весело. Во-первых, было тепло, во-вторых, донимали ортопедические кочки (впрочем, как обычно). В-третьих, как всегда колотили Саню по ногам бревнами, когда он пытался их засунуть в печку. Только как-то он уже перестает реагировать… Процесс пробуждения дежурных стал целой эпопеей и, мне кажется, он достоин того, чтобы о нем рассказать.

Как уже упоминалось, дежурили Оля Л. с Саней. Утром, в 6 часов, Оля К. в порыве разбудить дежурных подползла к нашему спальнику, чтобы разбудить Ольгу. Но, не обнаружив ее, в замешательстве пошла будить Саню. Саня, проснувшись, полез тоже будить Ольгу. Каково же было его удивление, когда он заметил мою голову, контуры Димы и совсем не ощутил Ольги. Обернулся на вход: вход завязан. Стоп, если она вышла, то почему вход завязан изнутри, а если не вышла, то где же она. Еще немного подумав, Саня в замешательстве разбудил меня и спросил, а где, собственно, дежурный. Не определив это сразу (потому как сама мало что понимала), я начала шарить вокруг себя руками. Через некоторое время я наткнулась на Диму. Это существенно прибавило мне оптимизма. С вопросом где Ольга? я продолжила обшаривать спальник. Дима мне помог, и вскоре мы обнаружили у нас в ногах нечто инородное, оказавшееся потерянным членом команды. Она, свернувшись калачиком, продолжала мирно посапывать. Еле-еле мы добудились ее и помогли вылезти из спальника, чему Саня был несказанно рад…

Утро выдалось серое и какое-то неуклюжее. Собравшись и обсудив, куда мы сегодня должны идти, мы вновь спустились на озеро (вдоволь нападавшись при спуске на лед) и резво побежали дальше. Шли как-то молча, но через некоторое время народ как-то собрался в одну кучу, стараясь работать в полную силу и сменяя друг друга при малейшем признаке сбавления темпа. Рванули мы хорошо, мне понравилось. Пришлось даже привал устроить, чтобы дождаться сильно отставшую Машу. Дима направил Саню разгружать ее, то есть отнимать тент. Но она все равно шла вся какая-то зеленая, в глазах у нее летало что-то разноцветное и все такое. Мы даже боялись, как бы она случайно в обморок, например, не свалилась.

Перед этим самым привалом я пыталась тропить, но когда мне говорили левее или правее, меня разворачивало как-то уж очень лихо. Лыжня стала метаться из стороны в сторону дикими зигзугами (Женя по этому поводу долго потом прикалывалась). Поэтому Дима перегнал меня, а потом через метров сто привалился. Пока команда собиралась, командир решил слегка поориентироваться. Достал карту, взял свой и Машин компас и начал ходить из стороны в сторону. Пока он так ходил, мы за ним с любопытством наблюдали. Мы все были какие-то веселые и жизнерадостные. Бурю подняла Женя, сказав: Показания компаса… в разных частях озера…. Тут начался дикий хохот. Она добавила: …не совпадали, - и началась настоящая истерика. Вернувшись, командир с недоумением на нас покосился и спросил, что это так нас развеселило, от чего начавшая затихать буря поднялась с новой силой. Женя решила, что будет лучше, если она больше говорить ничего не будет. Правильное решение, иначе мы бы оттуда не ушли…

Но вот собралась команда, все стали потихоньку замерзать. Пора было идти. Первой встала я. Дальнейший прикол заключался в том, что меня решили научить ходить прямо. Пока Дима ориентировался, он наметил лыжню. Указания с его стороны выглядели так: Катя, встань на лыжню… Так, молодец, пройди пару шагов. Теперь выбери себе дерево на берегу, желательно по направлению лыжни. Выбрала? Теперь иди вперед, смотри на это дерево и никуда не сворачивай. Клево. И народ повеселился, и мне легче стало.

Так мы добежали до берега Большого Глубокого озера. Впереди было 400 метров тропежки по лесу. Жизнь сразу стала тяжелее, но зато пока идешь позади, отдохнуть можешь, что было очень ценно после откровенной беготни по озеру. Через положенные 400 метров перед нами возникло еще одно озеро, Колвицское. Сразу у берега мы наткнулись на буранный след, который, к всеобщему сожалению, шел перпендикулярно тому направлению, что было нам нужно.

Не успели мы выйти на озеро, как у меня порвался тросик. Команда за несколько минут убежала так далеко, что смысла кричать уже не было. На мое счастье немного отстал Саня. Увидев, что дело плохо, он ломанулся догонять Илью, у которого был запасной тросик. А я по старинке поковыляла за группой. Шла я довольно быстро и даже в конечном итоге почти догнала всех. В смысле не сильно отстала, всего минут на пять. Тросик Ильи мне ничем не помог, поэтому до места пережора (островок какой-то) я добралась на одной лыже. Во время обеда Саня кое-как наладил работу тросика, но на меня напало новое расстройство, и вскоре я о нем благополучно забыла. Подлая колбаса сломала мне мой любимый зуб. Я расстроилась до соплей. Мне как-то уж очень сильно стало жаль нервов и денег, истраченных на то, чтобы починить этот зуб после встречи с китайским яблочком несколько лет назад.

Двинулись дальше. К обеду начался легкий подлип, было тепло очень, даже жарко. А в глазах от чрезмерно белого снега глюки стали возникать. У всех по-разному. Мне, например, все холмы какие-то со всех сторон мерещились. У кого-то наоборот ямы. А кому-то мухи цветные надоедали. Народ как-то подустал уже. Команда начала растягиваться. Рванешь вперед, идешь, думаешь о чем-то своем, оглядываешься – никого. Идешь дальше. Даже привал устроили, чтобы дождаться всех отставших. Я после него опять вперед пошла (потому как пришла, по-моему, второй и сильно замерзла). И вот тут команда совсем как-то сильно растянулась. Шла я впереди очень долго, постоянно оглядываясь, не догоняет ли кто, и останавливаясь, когда совсем уставала. Никто не догонял особо. У меня уже начались какие-то совсем масштабные мысли из серии: Вот сейчас поравняюсь вон с тем островом и буду ждать командира. Почти так и получилось. Дима догнал меня, когда я влезла в какую-то страшную лужу, испортившую мне совсем весь кайф от ходьбы. Сразу как-то все стало тускло. Дима ушел вперед, я потащилась за ним, а вскоре меня обогнали и Женя с Ильей.

Поднялся небольшой ветер, начало разгонять тучи. Появилась надежда вновь увидеть солнце. Видимость сильно улучшилась.

Дима дошел до берега и там встал на ночь. Остальные потихоньку собирались. Хоть подлип был слабенький, но дел он успел наделать. Очищать лыжи пришлось долго и мучительно.

Мы с Димой вновь дежурили. Правда, на этот раз я занималась более полезным делом, чем в прошлый раз: я помогала ставить палатку. А после ужина моя энергия была направлена в полезное русло: я мыла каны. За ужином мне снова пришлось побороться с вредным ойлом, но оно было на этот раз помягче, слава богу. Женя обменивала Сникерсы на конфеты и незаявленную тушенку. Правда, желудок ее, по-моему, не очень желал ни конфет, ни других ништяков.

Весь вечер говорили о снах. Потом всех сморило. Устали все сильно, поэтому легли даже раньше одиннадцати.

4 февраля.

Утром Димой был установлен очередной рекорд. Завтрак был готов уже в 6:50. Возмущалась команда недолго, но с азартом. Ночью мы в спальнике куда-то уехали где-то на метр. Интересно, это у кого такие скоростные сны… Во время всеобщих сборов (было еще темно) на противоположной стороне озера совершенно случайно мной был засечен вражеский объект, даже несколько: три желтых огонька. Я пожаловалась на галлюцинации командиру, но он сказал, что это не глюки. Приглядевшись, он констатировал, что это бураны. Сразу была высказана мысль, что это разозлившиеся охотники, понявшие, кто отвязал их веревочку, двинулись в погоню. Сразу стало веселее.

Вышли мы достаточно рано, ломились обещанные 800 метров через какой-то совсем уж неправильный лес: он был весь в поваленных деревьях, неожиданно появляющихся пеньках и снегом по самые уши. Так добрались до дороги. Как мы на нее влезали, надо было видеть. Словами тяжело передать то, как мы слезали с маленького заборчика, который случайно оказался у нас на пути. Это ограждение некогда было поставлено для незадачливых водителей различного транспорта. Никогда бы не подумала, что оно может стать таким препятствием для туриста на лыжах. С горем пополам мы спустились на творение рук человеческих, на дорогу. Мы даже видели несколько представителей этой высокой расы. Они проносились мимо нас в диковинных приспособлениях, называющихся машинами.

Но хватит о высоком. Возвращаясь к нашему маршруту, надо сказать, что по дороге мы прошли всего несколько метров (крайне неудобно идти по асфальту, хоть и припорошенному снежком), а дальше свернули в лес. Вскоре идущий впереди Дима, встретив маленькую, но крутую горку, со словами, ставшими за последние несколько дней крылатыми: Я думал, думал, я все понял, - скинул рюкзак и пошел вперед. А мы вкатывали на эту горку Женю, что тоже было весело.

Мы пошли на запад, влезли на холм, название которого мне осталось неизвестно. Пока шли, я решила немного поснимать панораму. Но по закону бутерброда сначала у меня сели батарейки, а затем закончилась пленка. В результате я довольно сильно отстала. На этом мои беды не закончились. Когда в очередной раз я выпала из крепления, то обнаружила, что оно опять шалит, опять решило отделиться от лыжи. Хорошо, что я вовремя это заметила. Возвращавшийся за рюкзаком Илья пообещал вскоре вернуться и подтянуть мне его. Я села и стала ждать. Ободряющий цокот Димкиных Сильверетт (он тоже за рюкзаком вернулся) вселил в меня надежду, что больше до конца похода подобного не должно случится. Вскоре я замерзла и поковыляла вперед. Через довольно длительный промежуток времени Илья меня догнал все-таки и исправил поломку.

Погода была прекрасная, сияло солнце. Тучки были, но довольно далеко от нас. Особенно красивым был восход солнца: все вокруг окрасилось в какие-то нереальные тона розового. Очень хотелось бы, чтобы получилась фотография…

Я думала, что совсем безнадежно отстала, но через минут пятнадцать непрерывного бега мне стали попадаться люди. Меня это удивило. Еще через некоторое время мы заобедали. Потом начался спуск. Всем было весело. Никогда мы так радостно и дружно не валялись в сугробах всей командой. Один раз Саня радостно пролетел мимо нас и свалился. Выглядело это так, как будто он впечатался в елку.

На последнем серьезном склоне Оля Л. упала так, что отцепившаяся лыжа уехала от нее. Но попытка к бегству не удалась, хоть Оля и поведала Жене страшную историю, что лыжа утеряна. Как раз на этом спуске Илья и Дима съехали первыми и долго снизу смотрели на то, как мы падаем, и прикалывались над нашим способом торможения.

Мы прошли еще немного, а потом, будучи сильно не в духе, командир наткнулся на буранную дорогу. Не долго думая, он решил привалиться на ночлег. А сам поехал смотреть, куда эта дорога ведет. Вечер прошел скучно. Я его помню как-то плохо. Настроение общее было каким-то упадочным, тоска зеленая. Чувствуется, что все уже устали как-то друг от друга. Грызутся все. Неприятно. Спать свалились около десяти.

5 февраля.

Ночью во время своего дежурства я обнаружила, что пальцы на правой руке у меня распухли до такой степени, что в кулак их сжать было практически невозможно. Писать свои записки сумасшедшего трудно было очень. За весь час я практически ничего не написала, хотя обычно в это время поток мыслей бурный и писалось как-то легко, все без разбору. А тут пришлось сидеть и думать, как бы уложить мысль в минимальное количество слов. Локоть добавлял радости. Далеко не у одной меня проблемы подобного рода. Всем как-то плохо, у всех что-нибудь болело. В общем, тяжела и неказиста жизнь российского туриста.

Опять же ночью. Я решила перевернуться на другой бок. Решение пришло после долгих мучений и казавшейся бесконечной игры в тюбик. И вдруг слышу от Ольги: Кать, ты чего делаешь? Моему недоумению не было предела. Я даже разозлилась. Уже и перевернуться на другой бок нельзя… Я сквозь зубы сказала: Переворачиваюсь. И тут была произнесена фраза, за которую я ей сразу все простила: А не проще это сделать без лыж? До меня долго доходил смысл сказанного, и заснуть мне удалось еще не скоро. Утром (правда 6-го февраля) я рассказала окружающим об этом случае. Реакция команды меня слегка обескуражила, и я поняла, что мой хохот посреди ночи не был без причины…

Утро встретило нас солнцем. Только к вечеру небо заволокло тучами, и жизнь посерела. Встали, как всегда. Каждое утро начинается завтраком, а дальше командир дает команду собираться. Сам из палатки он выгружается быстро. Потом он выносит печку, затем выключает лампу, отвязывает тент и в конечном итоге сносит ЦК. К этому моменту все и должны успеть выбраться из палатки. Иначе рискуешь поплатиться либо жизнью, придавленный плотной тканью, либо какой-нибудь вещью, скрашивающей эту самую жизнь. Однажды из палатки дрова не вынесли, забыли, было весело их вытряхивать оттуда.

До обеда шли строго на запад. Тропили много и усердно. Шли по азимуту, совершая какие-то невообразимые перлы: то на горку, которую проще обойти, влезем, то траверс веселый на спуск заложим. Довольно долго тропили только мы с Ольгой Л. и прокладывали горнолыжные трассы. А потом собралась вся команда. Девизом дня стало: Тропят все! - по аналогии с танцуют все!. Правда, настроение у всех было очень унылым. Это нетрудно понять, если представить себе такую картину:

Идет команда. Солнце, видимость отличная, холодно. Все идет так, как должно идти: попеременная тропежка, работают все чуть ли не до потери пульса. Лица мрачные, озабоченные. Все как в воду опущенные. Командир, душа и сердце команды, идет задумчивый и молчаливый, какой-то тоже мрачный, скептически смотрит на все и всех. Уже упоминавшийся цокот наводит жуткую тоску, массовое разочарование в себе и стыд за то, что мы так медленно идем. Все молчат. Изредка раздаются крики типа правее, левее. Тревожные возгласы Оли Л. из серии Нам надо идти быстрее и Смените ее, а то она устала, а мы идем медленно дополняют картину всеобщего уныния.

Так прошли мы до обеда. На привале все соответственно стояли какие-то неестественные, озабоченные, боялись Димке в глаза посмотреть. И тут он говорит: Че вы, хорошо идем. Всегда бы так. Это неожиданное заявление ввергло всю команду в легкий шок, но резко улучшило всем настроение…

Потом набежала тучка. Видимость резко ухудшилась. Вскоре пошел легкий и пушистый снег. Резко потеплело. Ложился снег большими хлопьями. Как-то хорошо и тепло на душе становилось при виде этих хлопьев. В лесу стало как-то совсем тихо. И красиво. Я один раз отстала и остановилась. И вдруг все это заметила… Я даже пошевелиться боялась, чтобы случайно не спугнуть эту невероятную тишину…

Но это так, лирическое отступление. После обеда мы пошли в сторону какого-то безымянного озера. Спустившись к нему, мы прошли до его левой оконечности (мы даже не предполагали, что оно так близко: сверху казалось, что до него еще минимум километра полтора). Дальше прошли еще немного и оказались на еще одном озере. Дойдя до его левого торца, мы рванули на север. Буквально в нескольких метрах от озера обнаружилась старая буранная дорога, судя по всему, на Колвицу. На карте, конечно, нет даже ее признаков. Вот так, первопроходимцами, мы по ней и пошли. Довольно скоро возникло водное препятствие: вскрытая речка. Дима и Илья пошли искать переправу. Из двух найденных дорог мы двинулись по Илюхиной. Шли по всем правилам: с расстегнутыми поясами, руки вытащены из темляков. Хотели еще и по одному. Но не заметили, где же она все-таки была. Потом нам сказали, что одно время нас шестеро одновременно на льду стояло. А мы, продираясь через бурелом, и не заметили. Вылезли вновь на дорогу сильно разочарованные, что не ощутили адреналину. Дальше пошли по той же дороге, уводящей нас примерно на север.

Ломились долго. Потом дорога стала поворачивать куда-то влево, и мы свернули с нее в лес. Скорость резко упала. Но не надолго. Вскоре мы вновь вылезли на нашу дорогу и шли, уже не сворачивая. Встали опять же на дороге, найдя сушину.

Попилить мне не дали. Дискриминация, и даже не по половому признаку. Мне пришлось ставить палатку. Довольно долго я стояла внутри палатки, заменяя ЦК, просунув голову в отверстие для вентиляции. Надо мной долго всей толпой прикалывались, а я стояла и огорчалась, что меня не пускают пилить.

На ужин, как и накануне, был гарнир с тушенкой, роскошество высшей степени. Доедали ко всему прочему все нычканутые ништяки. Все было весело и радостно. О чем-то опять разговаривали, думали, как бы объяснить уход с маршрута без использования запасных дней. Решили, что нам очень плохо, Оле Л. с ее ногами тоже не весело. В общем, попа нас накрыла.

Легли спать в унынии оттого, что утром уже вылезать на дорогу и ловить машину придется. Может быть, все-таки не хотелось уходить, ведь все только начинало получаться… Конечно, было видно, что все слегка подустали друг от друга, но все равно не хотелось уезжать от всей этой красоты, от Кандалакшских гор и озер, от бесконечной тропежки и холода. Да и команда у нас, как мне показалось, была очень хорошей: великий шейх Дима, два его помощника и целый гарем. Еще мы сравнивали себя с племенем индейцев и паркетом, который каждый вечер кладется в новом месте. Да и вообще почти постоянно над чем-нибудь смеялись…

6 февраля.

Утро было веселым. Повылезали из палатки и решили, что на улице жарко, дело близится к нулю. Даже подлип начал образовываться тихонечко. Уже вечером мы пришли к выводу, что подлип, как и холод, - явление чисто психологическое (на самом деле, на дворе было –16). Как-то уж очень лихо мы добежали до дороги, дошли до моста через Колвицу и приютились на остановке, по счастью располагавшейся сразу за мостом. Дима сходил в местное хозяйство узнать, во сколько придет автобус. Поняв, что всего лишь через час, мы решили ждать. Прыгая вокруг остановки, маясь откровенной дурью и делая все, чтобы не замерзнуть, мы дождались это творение рук человеческих, загрузились и поехали. Но через каких-то 100 метров дверь автобуса открылась, и на улицу высыпался Санин рюкзак. Он его побежал спасать, а мы остались наблюдать за этим увлекательным процессом.

Дальше ехали без приключений. При выгрузке водитель как-то уж очень настойчиво требовал от нас, чтобы мы вернули ему билеты. Наглый попался. На вокзале без проблем обзавелись билетами на паровоз, уходящий в 5:04. Илья же направлялся в Вологду: его паровоз был в час ночи.

Нам ничего не оставалось делать, как ждать. Оставив вещи и кого-нибудь с ними в зале ожидания, мы всем колхозом сходили на почту позвонить и отправить телеграммы в ПСС и Лизаеву в Москву. Обошли все местные круглосуточные магазины, оказавшиеся закрытыми на обед. Нашли столовую, в которой проходили поминки. Дима пытался сходить в местную парикмахерскую помыть голову, но ему там сказали, что воды нет, а брить они его не будут. Мы все-таки нашли довольно уютную забегаловку, в которой кормили бумажными сосисками, но которая была истинным нашим спасением от голодной смерти.

Мы закупились продуктами в поезд. Купили даже местную газету. Весь день проводили социологический опрос на тему Какая погода стояла последние две недели. Большинство жителей сошлось на мнении, что днем минимум было –16, а максимум –37. Господи, как мы были счастливы, что не взяли с собой в поход термометр…

Сделав все важные и неважные дела, вечером мы стали ждать. Даже спали в самых немыслимых позах. После того, как мы слезли с лыж, жить стало веселее. Походка у нас сильно изменилась: мы стали похожи на пингвинов. Ощущения незабываемые…

Часов в 12 ночи Дима раздал слонов. То, как реагировали спящие люди на его приставания, можно положить в основу умной теории по психологии, написать толстую книжку и всю жизнь за нее гонорары получать.

7 февраля.

В час ночи мы отправили Илью в Вологду. Провожая его, Дима все никак не мог смириться с тем, что паровоз не едет. Он попинал колесо и даже пошел искать зеркало, чтобы его протереть. А он все не ехал и не ехал. Из вагона выгрузился какой-то мужик, пьяный в дрибадан, и начал приставать к нам, все хотел подраться с Ильей, который является жителем столицы, коих тот ненавидит. От меня чего-то непотребного хотел. В общем, весело.

Илья уехал, а мы вернулись на вокзал. Сидели, о чем-то разговаривали, прикалывались над всем подряд, что-то чинили, обменивались ненужными вещами. В общем, убивали время. Дима что-то разбушевался не на шутку: наговорил кучу гадостей всей команде, чем обидел некоторых девушек. Хотя потом, уже после того, как мы вернулись в Москву, он утверждал, что совершенно ничего не помнит.

Спать хотелось нереально сильно. Только одна мысль пульсировала в висках: Скорее бы в поезд. Там быстро покидаемся и спать… Мы все мужественно боролись с желанием погрузиться в глубокий и беспробудный сон, наплевав на все поезда на свете. Периодически кто-то выключался, а под конец ожидания создалась угроза не разбудить кое-кого.

Но вот нашим мукам пришел конец: объявили наш паровоз. Мы повскакивали и ломанулись (по-другому и не скажешь) на платформу.

Благополучно погрузившись в поезд, при этом разбудив и перепугав полвагона, свершая процесс закидывания лыж на полки, мы начали потихоньку отходить ко сну. Хотя лично у меня сон как рукой сняло. Но угомонить себя удалось с успехом. Вырубились мы надолго и всерьез.

Где-то в час дня меня разбудил Димин голос: У тебя вшегонялка далеко? Я начала судорожно вспоминать, что это за устройство и где это оно обитает в данный момент. Слегка очухавшись, я вспомнила, где нахожусь, и первой моей мыслью было: А на фига командиру расческа? И вот тут-то я и поняла, что он помыл голову. Зависть взяла страшная. Я срочно приняла меры, чтобы быть хотя бы на йоту чище и не так завидовать тем, у кого короткие волосы. Я слегка сполоснула свой хвост, что сразу придало сил.

Вскоре начали приходить в себя и остальные члены команды. И вот тут командир выкинул еще один номер: он побрился. Мне стало совсем грустно, но пришлось смириться (в голове крутились мысли из серии: Все, побреюсь… наголо).

Весь день ели. Ели все подряд. Никакой обжорник уже не был нужен. Под вечер не могли смотреть даже на то, о чем мечтали весь поход.

У Ольги Л. совсем плохо с ногами оказалось. Она еле передвигалась. Ее, по-моему, весь вагон жалел. А сосед Димы вообще постоянно ходил мимо нее и давал различные советы, а потом предложил ей выйти за него замуж. Прикольный товарищ, ничего не скажешь. Пообщаться с ним тоже интересно было.

Ольга К. весь день вышивала заплатки на спальник, который мы арендовали у Шурика Шлейко и случайно прожгли, положив на печку. Это были два сердечка, на одном из которых Оля написала С любовью, а на другом вывела имена спавших там Маши, Сани и себя. Очень здорово получилось.

После Петрозаводска мы в последний раз поели и массово завалились спать.

8 февраля.

Я проснулась первой. Было около семи утра. Долго так пролежать я не смогла, и, когда заметила, что зашевелился командир с одной стороны и Саня с другой, я схватила ручку и свой дневник и начала что-то усердно писать.

Надолго меня не хватило. Я решила почитать то, что написала за весь поход. Ухохатывалась я долго. Хорошо, что этого никто из команды не видел и не читал. Так много ошибок и описок я еще ни разу в жизни не делала. Вот что делает с человеком поход…

Вскоре все встали. В очередной и, слава Богу, последний раз поели, собрались и стали ждать прибытия. Ну, дальше все, как положено: приехали на вокзал. Нас встречала Наташа и родители Ильи, а так же мои родители. Напоследок сфотографировались, а потом мирно разбежались. Мы с родителями взялись доставить Олю Л. домой. Уже у машины нам встретился Генри, который приехал тоже нас встречать, но слегка запоздал.

Вот так и закончился наш поход. Всем участникам, несмотря на то, что Дима пытался быть строгим командиром, все очень понравилось. Хотя теперь, когда Дима слышит о женских командах, его сильно перекашивает… Мне его очень жалко было весь поход.

Вот, в общем-то, и все. Спасибо огромное Диме за то, что он взялся за нас. Ему было тяжелее всех. Спасибо Илюхе за то, что помог нам пройти маршрут. Спасибо Жене за то, что утащила его с нами, а также за ее великолепные ништяки. Спасибо Сане, он так мужественно извлекал нас, девчонок, из сугробов. Спасибо Оле Липгарт, она так стойко отражала наши голодные атаки. Спасибо Оле Кудрявцевой за то, что латала наши мозоли, за то, что стойко перенесла тот наш с ней любимый склон. Спасибо Маше за то, что не просыпалась, когда ее будили…

Жаль, что все так быстро закончилось…

Примечание редакторов: к сожалению, к предоставленным материалам не прикладывалось фото, поэтому для оформления использовализь материалы похода по Кандалакше 2000 г.